Казахстанский режиссер и фотограф Ядыкар Ибраимов через свои работы напоминает о репрессиях в отношении тюркских народов в Синьцзяне. Ядыкар — этнический уйгур, его семья в конце 1940-х годов бежала в Казахстан от компартии Китая. Сегодня проекты Ядыкара показывают на выставке международного агентства Magnum Photos в Алматы. Азаттык поговорил с режиссером о потребности сообщать о репрессиях через творчество – даже в атмосфере тревоги и страха.
Молодой мужчина в пальто и уйгурском головном уборе допа идет по пустырю. Позади него виднеются горы, пасется скот. В левой руке мужчина несет большую колонку. Он ставит колонку на землю, подключает к ней телефон и из нее начинают звучать голоса на уйгурском, казахском и английском языках. Это голоса мужчин и женщин, молодых людей и пожилых, есть даже детские. Все они говорят о своих родных, пропавших без вести в Синьцзяне или оказавшихся в китайских тюрьмах и «лагерях перевоспитания». Это место – граница Казахстана с Китаем. Мужчину с допа на голове зовут Ядыкар Ибраимов – казахстанский режиссёр и фотограф уйгурского происхождения. А это один из его перфомансов в поддержку тюркских народов, переживающих гонения в Китае.
Ядыкару Ибраимову 34 года. Он вырос и родился в Алматы. Его предки в конце 1940-х годов бежали в Казахстан из Синьцзяна от коммунистической партии Китая. В те времена эти земли называли Восточным Туркестаном, их населяли преимущественно уйгуры. Несколько столетий регион сотрясали национально-освободительные восстания уйгуров против китайской власти. Но в 1949 году Пекин включил Восточный Туркестан в свой состав и преобразовал его в Синьцзян-Уйгурский автономный район. Компартия начала заселять район ханьцами (коренными китайцами), а уйгуры начали массовую миграцию в Казахстан. Последняя волна пришлась на 60-е годы ХХ века. Уйгуры считают вхождение Восточного Туркестана в КНР оккупацией, а название Синьцзян – «Новая граница» – оскорбительным, и свою историческую родину по-прежнему помнят как Восточный Туркестан или Уйгурстан.
Ядыкар рассказывает, что его бабушки и дедушки по материнской линии перебрались в Казахстан на небольшом пароходе по реке Или. На руках у них были маленькие дочери. Родители Ядыкара родились уже в Казахстане. Связь с родственниками в Синьцзяне у семьи оборвалась более десяти лет назад.
– Они жили на берегу реки рядом с городом Кульджа. У моей тети в голове такая картина: она помнит, что бабушка носила длинную юбку и, опуская подол юбки в реку, ловила рыбу, чтобы приготовить обед. Это такая светлая картина, которая запомнилась тете и передалась мне, – говорит Ядыкар.
Рассказов о переживаниях о покинутой родине в семье Ибраимов не помнит.
– Наши бабушки и дедушки проходят через тяжелые обстоятельства и в пожилом возрасте они обычно уже с психологическим щитом и ни на что не жалуются. Но, конечно же, с прошествием дней я задумываюсь, насколько им было тяжело. Прожить детство и юношество в одном месте, пройти через сильнейший конфликт, оставить дом и найти его в другом месте, – продолжает свой рассказ автор перформансов.
Ядыкар выучился на режиссера и стал создавать проекты об уйгурском народе и репрессиях в Синьцзяне, которых китайские власти преследуют за исповедование ислама, и пытаются их ассимилировать. По последним данным, общая численность уйгуров в Синьцзяне составляет более 13 миллионов человек. Казахов в СУАР проживает более полутора миллиона человек, кыргызов – более 200 тысяч человек, узбеков – около 20 тысяч человек.
– Я принадлежу уйгурскому народу, и мой народ претерпевает одну из самых больших трагедий в мире. Геноцид находится как бы за кулисами и большая часть мирового сообщества закрывает на это глаза. На этот счет у меня много творческой эмоции. У меня есть навык в творчестве, поэтому оно работает как оружие против этого зла.
В 2019 году Ядыкар начал проект Uyghur life and pain («Жизнь и боль уйгуров») о жизни и культуре уйгурской диаспоры в Казахстане, а также о тех, кто прошел через «лагеря перевоспитания», созданные китайской властью, или ждет оттуда своих близких. Режиссер связался с организацией «Атажурт», защищающей права этнических казахов в Синьцзяне, и вышел на людей, освободившихся из лагерей. Он записывал на видео их свидетельства и снимал портреты, не задумываясь о том, где и когда он сможет их показать.
В 2024 году международное фотоагентство Magnum Photos объявило о проекте Beyond the Silence («За гранью тишины») для фотографов из стран, которых объединяют темы войны, целостности территорий, деколонизации, цензуры и свободы слова. Ибраимов подал заявку и в итоге стал единственным автором из Казахстана.
Герои Ядыкара Ибраимова
В проект Beyond the Silence попали пейзаж реки Или, композиция из спутниковых снимков, показывающая появление одного из лагерей на территории Синьцзяна и четыре портрета узников лагерей. Это – Дина Нурдыбай, Турсынай Зияудун, Нурлан Коктеубай и Бахтияр Мекеш.
Дина Нурдыбай – дизайнер по профессии, провела в лагере 11 месяцев. Ее отпустили в сентябре 2018 года. По словам Нурдыбай, лагеря в народе называют «черной тюрьмой». После освобождения ее заставили работать в лагере – учить заключенных шитью. Единственное ее отличие от заключенных было в том, что она могла свободно передвигаться по территории. В 2019 году Дина Нурдыбай смогла уехать в Казахстан.
Уйгурка Турсынай Зияудун вместе с мужем, этническим казахом Калмырзой Халыкулы в 2011 году уехала из Китая в Алматинскую область Казахстана. В 2017-м пара вернулась в Китай по делам, где их сразу задержали. Турсынай отправили в лагерь «за длительное нахождение за границей». Ее мужа по неизвестным причинам отпустили, он уехал обратно в Казахстан и получил гражданство. В 2019-м Турсынай освободили и отпустили в Казахстан на основании вызова ее супруга. Женщина рассказала о пережитом в лагере сексуализированном насилии и побоях, в результате чего ей пришлось удалить матку.
Казах Нурлан Коктеубай, учитель начальных классов, пробыл в «лагере политического перевоспитания» семь месяцев. Его отправили в заключение за частые поездки в Казахстан, где у него был вид на жительство. Коктеубай рассказывал Азаттыку о жизни за восьмиметровым забором, круглосуточной идеологической обработке и муштре.
Бахтияр Мекеш – мулла, и именно из-за своей деятельности он попал в лагерь. Сейчас он ждет освобождения жены и дочери.
Работы Ибраимова носят общее название «Тоно-наан дома, но где же дом?»
– Тоно-наан – это уйгурский хлеб, который печется в печи тоно, тандыре. Хлеб – это архетип каждой культуры, который ассоциируется с понятием дома. Для уйгурского народа есть общее ощущение: где же находится этот дом? – рассказывает Ибраимов.
Выставка открыта в Алматы в пространстве «Egin space» до 8 декабря. На ней также представлены работы фотографов из Украины, Нигерии, Германии, Ирана.
Это не единственная работа Ядыкара о репрессиях в Синьцзяне. В 2021 году Ибраимов отправился к казахстанско-китайской границе, нашел безлюдный участок и проиграл в сторону Китая аудиопослания людей, потерявших родственников в Синьцзяне.
Перфоманс был создан в соавторстве с уйгурским художником Рамилем Ниязовым. Авторы собрали голоса людей, которые ждут родственников из китайских лагерей и тюрем или просто потеряли связь с родными в Китае.
– Китай настолько закрыт, что людям очень сложно связаться со своими родными. Они находят разные способы: общаются в чатах видеоигр и через vpn. Если позвонить по обычной связи и человек на той стороне поднимет трубку, то он сможет сказать только заученную фразу: "Все хорошо, все замечательно. Пожалуйста, нам сюда не звоните". Мы попросили людей из диаспоры записать голосовые сообщения с мыслью словно они отправляют их своим родным», – объясняет идею проекта режиссер.
Из художественного жеста получился короткометражный фильм Letter home («Письмо домой»). Картину показали на нескольких фестивалях в Германии и Нидерландах, а также в Алматы на кинофестивале о притеснении тюркских народов в Китае «Жаңа Шекара» в 2022 году.
В 2023 году Ядыкар Ибраимов снял 40-минутное видео, на котором он перечисляет имена пострадавших от китайской политики в СУАР. Список имен он взял из базы жертв репрессий в Синьцзяне Shahit.biz, созданной американским исследователем Евгением Буниным.
Эффект лавины и страх
– Я бы хотел, чтобы мои работы оказали эффект снежной лавины, но это романтизированная идея. Практическая заключается в том, что все герои страдают ПТСР. Каждому необходима медицинская помощь. Если какие-то организации помогут им с этим, такой импакт был бы очень полезен. И, возможно, огласка поможет освободить других узников, – рассуждает режиссер.
От отмечает, что положить конец гонениям на тюркское и мусульманское население в Китае не под силу не только гражданскому обществу, но и крупным политикам.
– Наше правительство находится в подвешенном состоянии между Россией, Китаем и западным миром. А каждый из нас использует предметы, которые были сделаны в Восточном Туркестане принудительным или низкооплачиваемым трудом – телефонами, машиной, одеждой, – перечисляет Ибраимов.
Почти все свои работы о Синьцзяне режиссер делает без огласки, в «андеграунд-режиме». Он опасается, что в Казахстане может действовать «тайная китайская полиция», чьи сотрудники следят за людьми, заявляющими о репрессиях в СУАР.
– Работая над очередным проектом, я всегда жду, что кто-то позвонит, подойдет на улице, – признаётся Ибраимов.
Побывавшие в «лагерях перевоспитания» или их родственники из аналогичных опасений отказываются от участия в съемках Ядыкара. Но режиссер считает, что те, кто молчит, оказываются в тени и находятся в большей опасности, чем те, кто решился рассказать о пережитом. В каждой услышанной истории о плене в Синьцзяне режиссёр видит травмированную жизнь.
– Люди, которые работают с этой темой, испытывают вторичную травму. Но если есть возможность продолжать работу, надо это делать, – уверен он.
